КАК Я В ЦЕРКОВЬ НЕ СХОДИЛ

У Ирины Адольфовны есть друг на прудах – Ут. Вообще-то, у нее много друзей.

Уже прямо в подъезде – грузовой лифт Юрий Викторович, он помогал нам при переезде поднимать пожитки, Ира его очень зауважала. Однажды под Новый год она с тяжелыми пакетами зашла в подъезд, увидела, что двери закрываются, припустила и заскочила в лифт: «Спасибо, мой друг!» Незнакомый мужчина удивленно взглянул на Иру, и она пояснила: «Мой друг – лифт».

Во дворе фра-бульдожка Тигра, которую подарили ее пожилой хозяйке для прогулок – и вот Тигра три раза в день выгуливает хозяйку и нет-нет, да и встретит Иру, которая по случаю солнечной погоды выбралась из гнезда.

Две младокошки – рыжая Рожалка и Пестрыга, они народились летом под деревянной террасой «Мира шашлыков» у входа в парк – очень выгодная позиция для дружеских атак. У рыжей Рожалки полхвоста; сначала мы думали, что это кот, он выбегал к нам на «Кс-кс-кс» и по-собачьи вилял обрубком. Но вскоре кот распух, явно не от наших подношений, и взгляд ореховых глаз стал направлен вовнутрь – к совсем не мужским заботам. Рыжая тайно родила и сразу потеряла потомство – люди из «Мира шашлыков» лучше знали, что делать с рожалкиными детьми – но не прошло и месяца, она забрюхатила снова.

Ослик Жора и пони Юлия в будни приходят в парк на работу после трех часов, а по выходным – с полудня. Они живут в местном шапито, где давно уже не проводятся представления, и как множество артистов, пребывающих под нежной опекой минкульта, зарабатывают халтурой – катают детей. Юлии Ира приносит яблоко, а Жорику – морковку. Жорик влюблен в плакучую иву на берегу пруда, и если выдается свободная минутка, бежит к ней жевать тонкие зеленые ветки.

По субботам в наш парк-Версаль съезжаются десятки собак различных бегучих пород. С веселым лаем они носятся за игрушечным мохнатым зайцем под крики хозяев-болельщиков. Вечером на собачьем поле взрослые дяди с мальчишьими глазами запускают модели самолетов. Крылья моделей иллюминированы лампочками, и какая красота, когда в прозрачных сумерках под тихую музыку они плавно танцуют в воздухе! А над ними, крякая впереклик, совершают тренировочные полеты стаи уток: слева-направо заходят беспорядочной толпой обычные серые кряквы, а справа-налево, косяками от трех до семи проносятся огарки – рыжие в белых шапках.

Но один ут не летает, а большей частью сидит на берегу.

Он-то и есть – Ирин друг.

Еще весной, когда огарки только прилетели на наши пруды и распределились парами, а рыбаки-одиночки, сбежав от жен, расселись на берегу, случилось несчастье – в шквальный ветер во время грозы одна утка разбилась о парапет. Мы нашли ее в куче водорослей и тины в бухте у лодочной станции. А рядом с одиночками-рыбаками у моста появился Ут. Он всегда стоял на одном и том же месте, в белой шапке и с белой полоской на рыжем горле, смотрел на проплывавшие мимо пары, изредка мальчишки сгоняли его в воду. Мы думали, это какой-то ученый ут, ут-нобелянт или ут-поэт, а, может быть, ут-монах? Но вскоре нашли его подругу в ворохе тины и поняли, что это ут-вдовец. Через месяц, совершенно непостижимым образом, у него появились птенцы – два утенка. Ирина предположила, что кто-то из многодетных пар отдал ему двоих на воспитание. Потом один утенок исчез, и Ут усердно воспитывал оставшегося птенца. Теперь они вдвоем подолгу стояли на изгибе парапета у моста, вдвоем ходили по газонам в дождь – щипали молодую траву, вдвоем осваивали первый полет, ложась на встречный ветер, и слету садились на воду. И, надо же, какое невезенье, ут-сын при неудачной посадке задел перила моста и подрал крыло. А уже середина сентября и вскоре предстоит лететь.

Ирина Адольфовна заявила, что зимой в нашей ванной будет жить утка. Она сообщила об этом за завтраком, коты Пиквик и Энци прекратили хрустеть котокормом и уставились на Ирину. Я же, наоборот, сосредоточился на овсяной каше, пытаясь представить себе практически зимующую в нашей квартире утку.

- Леша, он разговаривает со мной всякий раз, когда я иду по парку, машет своим драным крылом, провожает до края пруда – он меня узнаёт! Я уже звонила в зоопарк и в приюты для животных – утку никто не примет.

Ковыряя ложкой в каше, я бормочу:

- Ира, опомнись, вчера ты побежала к пруду с криками «Мой друг, мой друг!», я испугался, что ты в воду прыгнешь! А это оказался вовсе не твой Ут, а какой-то селезень залетный!

- Это он тебя застеснялся.

- И превратился в селезня?

- Возможно. Впрочем, солнце било в глаза, пруд сверкал, я могла обознаться.

Ну, что тут скажешь?

Ничего.

Вечером накануне воскресенья я хотел лечь пораньше, чтобы утром пойти в церковь, но зачитался допоздна и не стал заводить будильник, подумал: «Если будет нужно – как-нибудь проснусь».

Утром кот Пиквик вскочил мне на грудь и замяукал:

- Не проспи, через час тебе вставать!

Тут же пришел кот Энци:

- Вставай сейчас же, открой на кухне кран – я пить хочу.

В окно брызнуло воскресное солнышко:

- Да-да, пора вставать и радоваться новому дню!

- Почему вы Ирину не будите? - спросил я всех троих.

- Бесполезно, она все равно будет думать, что мы ей снимся, - ответили хором коты и воскресное солнце.

Через полчаса я вышел из дома, на входе в парк покормил Пестрыгу и рыжую Рожалку, поприветствовал всех уток на пруду, подошел к метро купить проездной. В окошке кассы сидела улыбчивая дама, а внизу на асфальте дрожал от утреннего холода щенок.

- Ой, смотрите, какой у вас гость, - сказал я улыбчивой кассирше.

Она поднялась из-за кассы, прильнула к узкому окошку, но то никак не позволяло ей увидеть щенка.

- Он дрожит, замерз… может быть, пустите его погреться?

- Я не могу, - сказала дама.

- Почему, - спросил я.

- Не положено, - вздохнула она.

И я подумал, что если бы не это узкое окошко, если бы она могла увидеть щенка, она бы тогда непременно открыла дверь и впустила бы его. Но она не видела. Я стоял, держа в руке проездной, смотрел на часы – уже на службу опаздываю – смотрел на щенка. И улыбчивая дама в кассе сказала еще:

- Это все равно его не спасет.

Интересно, подумал я, а что же тогда его спасет?

С покупки проездного остался полтинник сдачи. В мясном отделе нашего огромного продуктового рынка я купил фаршу. Щенок съел фарш, облизнулся, посмотрел на меня чистыми щенячьими глазами и зевнул. Дрожать он так и не перестал. Я тоже порядком подмерз и, глядя на псину, вспомнил Шарля де Костера – автор знаменитого «Тиля Уленшпигеля» умер голодной смертью возле своего дома. Наверное, у всех горожан были узкие окна, и они не видели упавшего на тротуар писателя. «Пепел Клааса стучит в мое сердце!», кричал Тиль, призывая прохожих остановиться рядом со своим автором, но никто его не слышал. В мое сердце тоже что-то застучало.

Ах, все равно в церковь опоздал, - подумал я и пошел в торговый центр. Тетка в овощном дала мне лоток от апельсинов. Надо найти какую-нибудь тряпку. В одном из павильонов шел ремонт, в углу кучей была брошена ветошь. Среди тряпья нашлось приличное, совершенно целое одеяло…

…у входа в мясной отдел торгового центра «Северно-западный» в лотке от апельсинов под клетчатым синим одеялом спит щенок. Рядом блюдце с фаршем. Только бы не прогнали, не убрали, не приняли за мусор. А то есть хороший гуманный аргумент у безлюдья – «Соблюдение санитарных норм» и еще «Это его не спасет».

В кармане нашлось две монеты – можно уткам хлеба купить, все равно не поехал в церковь.

К берегу пруда подлетела серая стая. Склевала пол-батона и понеслась на тренировку – скоро в полет! Воскресное солнце слепит глаза. От противоположного берега кто-то еще плывет – один, в холодных зеркальных бликах – это Ут, друг Ирины! Подплыв ко мне, он принимается завтракать, потом благодарно крякает и, поднявшись на гузку, шумно машет крыльями – все перья целы, и только одно маленькое перышко слетает с крыла, кружит в воздухе и ложится мне на рукав – отнесу Ирине, воскресный привет от ее друга. На изгибе парапета у моста ответно машет крыльями еще один ут – взрослый, с яркой белой шапкой и полоской на рыжем горле.

С ближней Знаменки зазвонили окончание обедни.

Я чувствовал, что рядом кто-то стоит.

И – боялся оглянуться – неужели Он тоже в церковь не успел?

PS. Вечером того же дня двухмесячная сучка Шарлотта обрела жилье – её приютили сторожа озеленительного хозяйства нашего парка Версаль.

"Ничему не удивляться" - Пифагор

Жизнь какая-то бесконечно удивительная, такая бесконечно удивительная, что если бы вдруг что-нибудь совсем неудивительное произошло, я бы сильно удивился.

Ну, совершенно не удивительно, например: стою я в очереди в гардероб и думаю, вот бы мне куртку на № 31 повесить, тот, что с краю, чтобы потом быстро самому куртку взять – не стоять в очереди. Пожилой гардеробщик обстоятельно одну за одной вешает шкурки на другую сторону с другими номерами – их там 352. И я совершенно не удивляюсь, что он мою куртку берет, идет в другой край и вешает на этот самый 31-ый номер – ничего удивительного.

В воскресение в Москве было солнечно и радостно, И я  подумал: «Вот бы хорошо, чтобы Андрей Вакорин, наш друг-кинооператор, почему-то сейчас оказался в Москве и снял нам ролик для представления на сайте по сбору денег для записи компакт-диска. И почему-то Андрей оказывается в Москве, но он, конечно, не может сегодня снять нам ролик – он же на съемки приехал, он занят. Договариваемся на послезавтра, но какая в середине октября послезавтра в Москве будет погода – совершенно неизвестно. И послезавтра Андрей снова не может, ему съемку назначили, договариваемся на следующее утро. А солнце все стоит и стоит над Москвой. После долгой ночной работы Андрей Вакорин, мой питерский друг, приезжает к нам, и в парке у прудов на золотой от павших листьев поляне мы в один кадр снимаем замечательно веселый ролик! Тут же с севера наползают тучи, небо мрачнеет, заходится дождь, Андрей спешно уезжает на вокзал к дневному «Сапсану» Москва-Питер – ну ничего удивительного, погода подождала, пока мы снимем.

А вечером мне самому уезжать, Ирина готовит вкусный ужин, и хочется радостно выпить перед отъездом рюмку-другую. Лезу в холодильник, а в дежурной бутылке пусто. Смотрю на часы – через десять минут прекратят торговлю спиртным, да и не побегу же я ради рюмки-другой в магазин, ну не совсем же я тот, кто ради двух рюмок, на ночь глядя, за водкой бегает. А ужин почти готов и маняще благоухает – эх, рюмочку бы! Тут звонит Костя Руденко: «Леша, я мимо еду, везу тебе подарки из Италии и хочу пару книжек твоих купить, выходи на угол встречаться». Вот, думаю, заодно водки куплю, а «заодно», это совсем не специально, это вполне допустимо даже на ночь глядя. Вызываю лифт – все три лифта сломаны, спускаюсь пешком, подхожу на угол к магазину – на двери большой плакат: «Неделю назад мы закрылись, приходите еще через неделю». Нормально, думаю, ничего удивительного. Подъезжает Костя, садимся в машину, за минуту до закрытия в другом магазине покупаем то, что надо, потом Костя меня домой отвозит, лифты снова работают – ужин был прекрасным!

У водителя такси, что везет меня на вокзал, первое пассажирское сидение не для пассажиров: «Вы простите, я не могу, когда кто-то рядом сидит, только чувствую локоть, сразу порыв бросок через бедро провести – это от многолетних занятий борьбой».

Ничего, сажусь сзади. Дорогой выясняется, что этот борец сейчас учится на сценариста и режиссера, что сам он грек и хочет в Греции кино возрождать. Интересно, мог ли мне попасться какой-нибудь другой таксист, не борец-кинофанат?

Сразу у вокзала встречаю давнего друга, актера Федю Лаврова, с которым не раз уже мы ездили одним и тем же поездом, и теперь снова повезло.

Приехал в Питер. Иду завтракать в кафе на углу Малой Садовой, в зале пусто, одиноко сидит за столиком Андрей Сергеевич Смирнов и машет руками перед юным официантом: «Когда, наконец, мне принесут кофе и бутерброд, сколько можно ждать?»

Я сажусь в угол у окна, заказываю венский завтрак, который мне тут же приносят, а «моральный критерий» нашего кино курит уже третью сигарету и ждет. Подхожу поздороваться:

- Андрей Сергеевич, я – Леша Злобин, мы в Тунисе на съемках познакомились. Помните?

- Конечно, присаживайтесь...

- Представляете, только вчера говорили о Вас в журнале «Искусство кино», и вот – встреча. Как лихо Вы в субботу по радио обрушились на нашего бескультурного министра культуры, спасибо – сильно.

- Да что там, я же письмо президенту написал, чтобы избавил отечество от позора, снял этого невежу. Три дня старательно составлял текст, потом отправил десятку лучших людей на подпись, но никто не подписал. Поэтому выступление на радио было просто спасением, иначе бы я взорвался от негодования.

- А кто не подписал?

- Да никто, причем – достойно не подписали.

- Это как?

- Рязанов сказал, что позор страны не министр, а сам президент, и он с этой нечистью заклялся вступать в диалог. Норштейн – примерно так же, но еще хлеще. Я порвал письмо и пошел на радио.

- И правильно сделали. Разве Пушкин писал к Николаю? Или Чехов, Толстой, Горький? Никогда. Они друг другу писали – не царям – и вся Россия просвещенная эти письма читала, их в толстых журналах печатали, или ходили списки по рукам. Так что лучше открытые письма, или на радио... Ну, простите, что отвлек, пойду завтракать.

Я вернулся к своему столику и пригласил администратора.

- Что-то не так? – спросила милая девушка.

- Видите за тем столиком красивого пожилого господина? Это знаменитый кинорежиссер, он снял «Белорусский вокзал», сыграл много прекрасных ролей и вообще много всего хорошего сделал. А ему уже пятнадцать минут не несут кофе с бутербродом. Пожалуйста, порадуйте его – принесите поскорее заказ и что-нибудь еще в извинение за задержку.

- Конечно, конечно, сейчас мы все исправим, - улыбнулась девушка.

Ну не чудо ли?

В Питере прохлада и солнце, на телефон пришло три сообщения – вдруг разом выплатили давно ожидаемые гонорары за летние публикации. Подъем настроения приблизился к критической точке.

С радио «Град Петров» позвонила Марина Михайлова:

- Леша, приходи вечером на встречу с отцом Иоакимом.

- А кто это?

- Священник из Нью-Йорка, он пожилой и очень болен, и будет здорово, если ты не пропустишь возможность его увидеть. Приезжай.

В зале было так тесно и людно, что я все время смотрел в окно: на корабли, мост, небо в освещенных закатным солнцем облаках. Высокий пожилой человек с длинной седой бородой говорил по-английски. Средних лет монах тут же переводил сказанное. Слова растекались ручейками в шестьсот ушей:

- Буду говорить стоя, чтобы видеть всех и чтобы всем было видно. А стул давайте поставим вот здесь, посередине перед столом. Мы называем себя христианами, но я задам несколько вопросов, приведу пару примеров, и если кто-то сочтет в ходе нашей беседы, что он христианин, то милости просим сесть на этот стул.

Наша община располагается в не самом благополучном квартале Нью-Йорка, там много бездомных, преступников, наркоманов, воров. Я часто обращаюсь к разным людям за помощью, все охотно откликаются – дают деньги, выписывают чеки. Иной раз я спрашиваю: «А вы не могли бы сегодня прийти помочь кормить бездомных, нам рук не хватает?» И мне, как правило, выписывают еще чек или дают денег, а потом рассказывают про невероятную занятость, работу, заботы о семье. Но однажды пришла женщина, которую я прежде не видел в своем приходе, она сказала: «Знаете, отец Иоаким, я живу неподалеку в маленькой однокомнатной квартире. И вот я была бы рада, если кто-то нуждается в общении, кому одиноко или голодно – пусть приходят ко мне».

И к ней стали приходить люди, разные – кто-то поесть, кто-то пообщаться, некоторые просто приходили посидеть в углу под лампой почитать книжку. А она всех принимала. Раз ее посетила одна дама, посидела часок, пообщалась, и предложила, уходя: «У меня большая фирма, солидные доходы... Давайте я подарю вам большую квартиру – несколько комнат, гостиная, две спальни, просторная кухня, хотите?» «А зачем мне большая квартира?» - спросила женщина. «Вы сможете принимать больше людей. А я время от времени тоже буду приходить к вам, помогать». Оказалось, зачем-то и большие квартиры бывают нужны.

А еще был случай, когда пришел хозяин большого торгового комплекса: «Отец Иоаким, у меня есть 600 метров складских помещений в подвале, но их все равно не хватает. Если вам нужен этот подвал – забирайте себе под приют для обездоленных». Подвал, конечно, считался нежилым помещением, поэтому мы все обустроили втайне от муниципальных властей. Купили кровати, душевые, сделали прачечную, поставили туалеты – 60 человек еженощно находили у нас приют. А публика эта, понятно, не самая привлекательная. И вот жители соседних домов забили тревогу, пришла проверка, нас засыпали штрафами и вызвали в суд.

Сидим в судебной палате – я и хозяин торгового комплекса, а напротив десятка полтора важных особ: судьи, инспектора, представители попечительских советов – строго нас распекают:

- Вы, отец Иоаким, нарушаете санитарные нормы, электропроводка у вас не так проведена, душевых и туалетов на такое количество людей должно быть больше, и вообще – это помещение нежилое. Поэтому, заплатите все штрафы, оформите подвал под жилой фонд, оборудуйте все в соответствии с санитарными нормами – даем вам полгода, а сейчас закрывайте свою ночлежку.

Тогда я судью спрашиваю:

- Скажите, господин судья, а сколько комнат в вашей квартире?

- Семь.

- А туалетов?

- Три.

- А сколько человек проживает?

- Двое.

Потом я расспросил всех по очереди, ответы были самые благополучные, и я сказал:

- Большое вам спасибо за справедливое решение, вот чеки на оплату штрафов – мы собрали их нашей общиной. Приют мы, в соответствии с вашим решением, закрываем на полгода, будем делать ремонт и все обустраивать. А подопечные наши на это время пойдут жить к вам – как раз шестьдесят человек легко размещаются у всех вас без нарушения санитарных норм и прочего.

Все, понятное дело, опешили:

- Но это невозможно!

- Почему же не возможно? А куда им идти – бродяжничать и красть, пить и наркоманить? Вот, отлично поживут под вашей пристальной опекой. Смотрите, хозяин торгового центра приютил их всех разом у себя, а вы почему-то не можете.

И знаете, эти судьи и все, кто там был, они что-то поняли.

И объявили другое решение – не выселять никого на время необходимого обустройства, не закрывать приют. Это была большая победа. Но было бы еще лучше, если бы кто-то предложил: «А давайте двух-трех человек я, пожалуй, на это время возьму к себе».

Тогда бы я сказал ему: «Садитесь на этот стул – это место ваше по праву».

А теперь, дорогие друзья, - отец Иоаким обратился к петербургской аудитории, - я отлучусь ненадолго, схожу в туалет; а вы пока подумайте – может кто-то и сядет на этот стул? Мне все равно он не понадобится, стоять как-то привычнее.

Я не дослушал до конца, поспешил к друзьям на назначенную встречу – в престижное место, где престижная публика собралась по престижному поводу. Было шумно, богато, красиво, привычно.

Как все контрастно – ну, не чудо ли?!

СЛАБЫЕ СВЯЗИ

Приехал в Питер на пару дней, зашел в книжный на Фонтанке.

Там среди громадного количества прекрасных книг уже более полугода невидимо лежала моя книжка по отцовским дневникам. Я и прежде не раз заходил, вытаскивал ее из груды других и ставил так, чтобы хоть корешок был виден.

Но книжку не покупали – как ее выберешь, когда столько всего вокруг?

В середине сентября позвонила Марина Михайлова, автор радиопередачи «Культурная реакция»:

- Я прочла книжку, хочу сделать передачу о ней, приходи.

После больших и малых презентаций, периодических рассылок и прочая я уже мало надеялся, но пришел на эфир.

И вот, спустя две недели, захожу в книжный на Фонтанке, как всегда не вижу своей книги – опять, наверное, потерялась среди других – спрашиваю продавца:

- Скажите, а где «Хлеб удержания»?

- Сейчас этой книги нет.

- Как нет?

Лицо мое выразило смущение и решительную борьбу мотивов.

- Да вы не расстраивайтесь, - сказала продавец, - еще привезут, наверное.

- А сколько времени уже нет книги?

- Две недели назад в один день раскупили все, что было, и каждый день кто-нибудь приходит и спрашивает.

Мне стало и радостно, и грустно. Радостно понятно почему, а грустно – люди приходили, спрашивали, а книги не было.

Значит передача Марины, которую, я думал, и не слушает никто – сработала?

Я вышел на Фонтанку, день солнечный и – радостный!!! По речке в переливе солнечных бликов плывет стайка детей на каноэ в индейских костюмах, прогуливаются прекрасные барышни, нарядные старушки – обрадованный внезапным теплом бабьего лета Питер вышел на гулянье.

Мы встретились в кафе с моим другом, священником отцом Алексеем Крыловым, по первому образованию – физиком. И он сказал мне:

- Знаешь, все держится слабыми связями. Бывают ядерные реакции – самые мощные, но краткосрочные, они проходят внутри ядра. Электромагнитные связи значительно слабее, но они держат молекулы и структуры тел. А самые слабые связи – гравитационные. Они вообще почти неощутимы, но ими держится вселенная.

Я подумал о тех, кто, случайно или привычно услышав передачу, пошел на Фонтанку за книжкой. Я их не видел, не знаю, но так благодарен им.

Радиопередача студии «Град Петров» о книге «Хлеб удержания»

http://www.artgnezdo.com/site/wp-content/uploads/2013/02/Kulturnaya-Hleb.mp3

книгу можно приобрести в магазине «ПОРЯДОК СЛОВ» по адресу: наб. Фонтанки-15

тел: 310 -50 36

+7 981 193 -2733

Пожалуйста, предварительно узнайте, есть ли книга в продаже – и если нет, перезвоните через день, она обязательно будет.

Памяти Карло Лиццани

http://afisha.mail.ru/cinema/news/40715/

Захотелось в кафе «Париж», посидеть с друзьями,

но, кого ни кликни – все в черной яме –

Микеланджело,  Роберто, Пабло и Федерико,

в старых легких позвать их – уже не осталось крика.

Телу давно перестали нравиться граппа, пицца,

от него бы куда-нибудь переселиться,

мимо окна пролетела птица.

Может, влюбиться?

Но тело ему мешало, поскольку тело,

что бы он ни хотел, ничего уже не хотело.

И он бросил в окно эту старую вещь, пожалев едва ли,

и пошел прямиком туда, где его так ждали:

Моника, Джульетта, Франческа… И Виа-Венета

перед ним стелилась, как кинолента.